Пластиковые окна Воронеж цены

Текст #000756

Зато такой организации труда, такой точности, ясности в постановке задач и планировании каждого рабочего дня, каждого часа пребывания на съемочной площадке сотен людей — и это при его бешеном темпераменте, при его казавшемся очень нервным стиле работы — я ни у кого больше не встречал. В понедельник утром он вручал вторым режиссерам и ассистентам бумажки, в которых было расписано все, что будет сниматься не только сегодня — от первой реплики до последней, — но и то, что будет сниматься в четверг или в пятницу, пятого или седьмого. В этих бумажках было все сказано и о том, как будет сниматься следующая сцена. Я много играл в кино, но ни у одного режиссера, особенно молодого, такой жесткой дисциплины на съемочной площадке не видел. Не знаю, чья это школа, может быть, Мейерхольда, у которого он работал, прежде чем прийти в кино, а может, то было свойство его характера — не знаю. Но именно сочетание безудержности, ярости в работе, нетерпимости, пристрастности с холодной расчетливостью в организации рабочей обстановки и выражало, на мой взгляд, какую-то очень важную и поистине удивительную особенность его характера.

А главное, Пырьев был очень творческим человеком, умевшим видеть жизнь по-своему и по-своему эту жизнь воспроизводить.

Начнем, наверное, с того, что это было давно — еще когда Пырьев ставил «Свет далекой звезды», а я в том же объединении снимался у А. Столпера в фильме «Живые и мертвые». И вот однажды Пырьев подошел ко мне в коридоре и сказал: «Я думаю, ты бы мог сыграть Ивана в «Братьях Карамазовых». Тогда мне показалось, что это один из многих необязательных авансов, на которые так щедры режиссеры при случайных встречах. Но прошло несколько месяцев, и меня пригласили на пробу.

У Пырьева, оказывается, было одно качество — если он верил в какого-нибудь актера, то не кидался из стороны в сторону, как иные из режиссеров, которые на одну и ту же роль сегодня пробуют Смоктуновского, а завтра Моргунова. Он знал, кто будет сниматься в его фильме, задолго до начала съемок: на Ивана, например, кроме меня, никто не пробовался, да и на остальные роли было мало конкурентов. Поэтому-то, наверное, кинопроба у Пырьева для актера не была изнурительным и напряженным экзаменом, как это обычно бывает, а скорее первым подступом к образу, началом работы над ролью.

Мы много разговаривали и до и в процессе съемок об образе Ивана, о концепции романа. Как-то я спросил его, почему он не включил в сценарий «Легенду о великом инквизиторе», концентрирующую в себе важнейшие философские положения романа. Пырьев ответил кратко: «Эта глава достойна отдельной картины, которую я, быть может, когда-нибудь сниму». И он, вероятно, был прав. В экранизации художник, конечно, должен передать суть подлинника, но при этом взять из него лишь то, что, во-первых, отвечает его пониманию великого произведения, его собственному авторскому замыслу, а во-вторых, вмещается в границы сценария. Иначе фильм может оказаться всего лишь набором иллюстраций к роману, добросовестным, но бескрылым пересказом сюжета.

Если он любил человека, то был готов ради него на все. Но если он не любил кого-то, то не любил открыто, и нелюбовь свою не скрывал.

Вероятно, поэтому он был окружен людьми, работавшими с ним много лет подряд; людьми, которых любил он и которые любили его, несмотря на трудный его характер, частые вспышки гнева, необычайно обостренную требовательность как к тем, кто с ним работал, так и к себе самому также...

Его сотрудниками могли быть люди совсем иного склада, иного темперамента. Например, покойный ныне звукооператор Евгений Кашкевич, много лет проработавший с Пырьевым, был полной противоположностью ему: необычайно деликатный, обходительный в общении, спокойный и мягкий человек. Но он обожал Ивана (как все мы его за глаза называли) и был ему бесконечно предан. Лучшие условия для честной игры ждут тебя .